Отрадный уголок
– Скажу вам по секрету, – говорит мне сегодня Зинаида Власовна и с опаской косится на диктофон. – Федор Иванович Шаляпин настойчиво уговаривал дядю уехать вместе с ним после революции. Ведь их связывало многолетнее творческое содружество и сходство судеб. Но Василий Петрович был непоколебим.
Мол, не могу – ностальгия замучает.Это чувство было знакомо Дамаеву. Он и в огромной России скучал по своей малой родине. При малейшей возможности приезжал в Отрадную или в Майкоп, куда семья начала перебираться понемногу еще в годы его бытности на Кубани. Там Василий Петрович даже завел себе небольшой домик-дачу. Зинаида Власовна бережно достает из альбома еще одну фотографию.
… Длинный стол под развесистыми деревьями. В центре – приятный интеллигентный мужчина – это сам Василий Петрович. По краям стола женщины и дети. По левую руку– явно столичная дама с детьми, приехавшая, по воспоминаниям Дамаевых, погостить. Справа – миловидная молодая женщина, неброско одетая, гладко причесанная, но отнюдь не простоватая. Только круглолицесть выдает в ней прежнюю Ульяшу. Рядом детвора – шесть мальчишек и девчонок в сопровождении няни в белоснежном фартуке.
Души глубинные основы
Подобная благодать в этом патриархальном семействе вряд ли была бы возможна, если бы родители не простили «блудного сына». Как только Василий достиг материального благополучия и снял приличную квартиру, он уговорил отца и мать приехать в Москву. Сколько же было среди родни разговоров! Какое впечатление произвела поездка на стариков, если и сегодня, спустя столетие, помнят об этом событии их уже не молодые внуки.
– Представляете, дают «Бориса Годунова», – рассказывает Зинаида Власовна. – В ложе бельэтажа старушка в черном платке и седобородый старик. Спектакль идет с огромным успехом. Старушка вытирает слезы. Особенно в сцене коронации Годунова, напоминающей ей большое церковное торжество. Публика долго не хотела отпускать Дамаева. Значит, опера – божеское дело, если за нее такой почет, – пришли к выводу старики. Но остаться пожить в Москве категорически отказались. На память Пелагея Захаровна Дамаева согласилась сфотографироваться в одном из лучших ателье на Тверской улице. Сегодня этот портрет хранится на почетном месте в домашнем музее ее внучки.
Слава и аплодисменты не изменили личность Василия Петровича – простого и искреннего человека. Земляки по-прежнему звали его Василием. Старики же по привычке, случалось, окликали Васькой. Дома он, как и всякий профессионал, берег голос. Не пел, но принимал участие в православных службах и на Кубани, и в Москве. Не скрывал этого, как и все члены семьи, продолжавшие петь на клиросе.
Словом, земляки считали его своим близким человеком. Долгие годы Дамаев сохранял дружбу с певцами-любителями из Майкопского музыкального кружка и даже участвовал с ними в концертах. О популярности Василия Петровича на родине до сих пор ходят легенды. Впрочем, многие из них подтверждены документально.
– Чудный голос Дамаева собирал много публики. В нашем городе хороших певцов почти и не слышали. Красивый сильный, замечательно чистый голос артиста невольно заставил всех восхищаться. Благодарная публика наградила певца шумными овациями и вызывала бесчисленное число раз. После концерта экспансивная молодежь вынесла из театра редкого гостя на руках, – сообщала 12 июля 1910 года «Майкопская газета».
Через год с просьбой о благотворительном концерте к Дамаеву обратился атаман Майкопского отдела Лагунов.
В станице Гиагинской случился пожар, уничтоживший 194 дома. Дамаев не только сам откликнулся, но и привлек к выступлению в пользу погорельцев других столичных артистов.
– Бывали и просто анекдотические случаи, – вспоминает Зинаида Власовна. – Однажды дядю разыскали артисты какой-то провинциальной антрепризы. Спектакли провалились, и они остались без средств на обратный путь. Конечно, Дамаев не остался равнодушен к беде товарищей по сцене. Была выпущена афиша и состоялся концерт. В результате незадачливая труппа покинула Кубань, нагруженная дарами и в вагоне чуть ли не первого класса.
Словом, во всех проявлениях Василий Петрович был истинно русским человеком. Поэтому и в историю он вошел как певец-самородок, в чьем голосе и манере исполнения проявились русская душа и русская национальная стихия.
В опере Зимина
Возвращаясь к прерванной хронологии нашего рассказа, стоит отметить, что Сергей Иванович Зимин сыграл огромную роль в судьбе Василия Петровича. Он буквально распахнул перед ним двери своего театра. По контракту в первый год артисту полагалось 100 рублей, во второй – 200 рублей ежемесячно. Но на другой день после дебюта владелец оперы увеличил оклад до 300 рублей. Это был благородный жест, но отнюдь не лишенный расчета. Потому что еще через две недели дирекция Императорских театров предложила молодому артисту трехлетний контракт в Большом театре. Дамаев, естественно, отказался, и долгие годы сохранял благодарность и верность своему благодетелю. Столь блестящее начало артистической карьеры он объяснял заботами Зимина. Но многие современники певца и историки театра напоминали, что антрепренер наживал куда большие суммы, бесцеремонно эксплуатируя талант. Он поручал Дамаеву сложные, ответственные партии, зачастую –
в очень плотном графике. Это не позволяло естественно развиваться певцу, не обладавшему достаточной школой, и укоротило его творческий век. 20 опер было спето за 10 сезонов! Такая нагрузка была не под силу даже железным связкам Дамаева. К тому же артист много гастролировал, особенно после революции. Опера Зимина тогда была переименована в театр Московского Совета рабочих депутатов. Времена стояли трудные, а семья была большая. Постепенно уходили многочисленные сувениры и подарки богатых поклонников, преподнесенные когда-то на бенефисах певца. Василию Петровичу приходилось сочетать выступления на основной сцене с подработками в других театрах, а также с выездными спектаклями.
Сильнее войны
Артисты часто пели в нетопленных помещениях, без декораций, со случайно собранными партнерами. Но успех Дамаеву был гарантирован. Ему аплодировали, его благодарили простые люди, зачастую впервые встретившиеся с истинным искусством. И все-таки эти тяготы не могли не отразиться на его голосе. Заболев, он сначала перестает выходить на сцену, оставаясь художественным руководителем Московской областной передвижной оперы. Затем и вовсе переходит на работу в театральный музей имени Бахрушина. Но и перед смертью, которая настигла певца на 54-м году жизни, он продолжает мечтать об оперных подмостках.
Как будто ставя финальную точку в биографии Дамаева, Зинаида Власовна кладет на стол последнюю фотографию. На ней – скромная похоронная процессия на московском Преображенском кладбище. Мы на минуту замолкаем.
То, что все Дамаевы дорожат памятью о своем прославленном родственнике, – понятно.
– Но когда вы испытали точку наивысшей гордости?
– В 1945-м в Польше, – отвечает пожилая женщина.
Не успеваю удивиться, как замечаю приколотые на ковре 9 боевых наград. В 20 лет медсестрой она надела солдатскую форму и не снимала ее еще целый год после победных залпов. В Польше они разворачивали госпиталь. Зинаиде Власовне помогала интеллигентная дама-варшавянка.
– Дамаева? – переспросила она, услышав, как зовут сержанта медслужбы. – Я знаю эту фамилию.
На следующий день она принесла вырезку из газеты 30-летней давности с фотографией Шаляпина и Дамаева и рассказом об их гастролях. Значит, искусство оказалось сильнее двух мировых войн…
Наследство и наследники
Борис Иванович Дамаев, внучатый племянник певца, испытал подобный прилив гордости в Петербурге. Вернее в Ленинграде, где преподаватель режиссуры Краснодарского колледжа культуры был со своими студентами в традиционной учебной поездке. В известном тогда всем почитателям культуры букинистическом магазине Academia на самом почетном месте он увидел старинные пластинки Дамаева. На одном из них была ария Левко из «Майской ночи» Римского-Корсакова, записанная почти 100 лет назад.
Помню, как на вечере в честь юбилея певца студенты, преподаватели, журналисты, деятели современной культуры слушали эту запись. Сквозь скрип и хрипы доносился прозрачный голос, словно возносивший нас ввысь. Вел вечер преподаватель театральных дисциплин колледжа заслуженный работник культуры Кубани Валерий Опитц. Именно он подвиг своего скромного коллегу на рассказ о Дамаеве и своих с ним родственных связях. Проникшись важностью темы, педагог ввел материалы о певце в свою учебную программу.
– Если мы гордимся певцами Анной Нетребко и Виктором Черноморцевым, балериной Анастасией Лопаткиной, дважды лауреатом «Золотой маски» режиссером Сергеем Женовачем, дирижером Владимиром Понькиным, – считает Борис Иванович, – то необходимо чаще вспоминать и Василия Дамаева, который не только открыл череду кубанских талантов, но и первым прошел тернистый путь из провинции в столицу…
А на столе тикают золотые карманные часы. На их внутренней крышке выгравирована надпись: «Дорогому Василию Дамаеву от любящего Зимина. 20 апреля 1909 года».
Свежие комментарии